27 марта весь театральный мир отметит свой профессиональный праздник — Международный день театра.
Как обычно, вечером к величественным освещенным колоннам и роскошным лестницам храмов искусства, шурша и мерцая дорогими тканями, будет стекаться нарядная публика. И вновь на сцене выхваченный лучом прожектора мелькнет отрывок чьей-то придуманной жизни, на мгновенье соприкоснувшись с сотнями других, настоящих. Но именно отсюда, из кресла зрительного зала, эта грань между настоящим и придуманным кажется такой же условной, как и сама идея, на которой основано искусство театрального действа. И как тут не вспомнить Шекспира с его по-детски проницательным: "Весь мир — театр, все женщины, мужчины в нем актеры, и каждый лишь свою играет роль". Воистину, самый беспристрастный сценарий человеческой жизни пишет лишь слепая Судьба, щедро оставляя нам участь своих соавторов. И точно так же, как великий актер остается в памяти зрителя своими неповторимыми, только ему подвластными образами, так оставляет в этом мире свой глубокий или едва заметный след самая главная роль человеческой жизни — роль человека на земле. И неважно, сколько ипостасей вбирает она в себя — актера, сельского учителя или пахаря, отца, сына и друга, — важно, насколько честно и чисто сыграешь ты эту главную роль, насколько полно, не тая про запас, отдашь ей себя.
День уже сворачивался в сумерки, когда я, порядком попетляв улочками довольно большой деревни, отыскала дом своего героя. Ехала наугад, не предупредив и не договариваясь о встрече, поэтому немного опасалась не застать хозяина дома. Правда, в Воложинском отделе культуры меня успокоила приветливая женщина, Валентина Батян: "Не волнуйтесь, Гончарик если не дома, так в театре. Годы уже не те, чтобы отлучаться далеко из деревни. А дом его вам любой покажет, у кого ни спросите…" И, словно подбадривая, напоследок добавила: "Человек он на редкость интересный, открытый, о многом порасскажет — не пожалеете. И… удачи вам!"
С теплом от этой бескорыстной заботы по сути незнакомого мне человека я и приехала в Першаи, где вот уже 50 лет существует народный любительский театр, и с первого до сегодняшнего дня руководит им Николай Николаевич Гончарик. Хотя казенное "руководит" не передает и малой толики того, что значит этот человек для театра и что театр значит для него. Это все равно, как сказать "садовник вырастил дерево", а там, за кадром, останется все самое главное: как задумал посадить он саженец на радость себе и людям, с какой любовью оберегал и ухаживал за ним, как радовался первым клейким листочкам и щедро угощал урожаем. Вот таким "садовником" стал Гончарик для Першайского народного театра. Тогда, в далеком 1951-м, собрал он коллектив, в основном из коллег-учителей, чтобы было кому достойно выступать на районных смотрах и концертах. Со временем менялся его состав, теперь из тех первопроходцев почти уже никого не осталось, но все эти годы питал и живил театр неистощимый энтузиазм его создателя и бессменного постановщика. Однако обо всем этом я узнала чуть позже, а пока на мой стук отворила дверь щуплая невысокая женщина, как догадалась — жена, пригласила пройти в дом.
— Николай Николаевич на репетиции в школе, там к открытым урокам готовятся, вот и попросили его поставить спектакль, — рассказывала хозяйка, провожая в комнату. — Сейчас позвоним, разыщем его, а вы пока располагайтесь.
В комнате работал телевизор, канал "Культура", что меня немного удивило: его и в городе-то редко кто смотрит. "Это мой любимый", — скажет потом Галина Николаевна.
Вдоль стены — высокие книжные стеллажи. "Такой библиотеке любой букинист позавидует", — подумала я, и, как оказалось, не ошиблась, узнав, какие "фолианты" здесь хранятся. Но начинать, конечно, нужно бы не с этого. Первое, что невольно притягивает взгляд в этой комнате, что выглядит здесь явлением из другого мира, а может, из другой жизни — мраморная скульптурная композиция молодой пары: девушка, сидящая на скамейке в длинном легком платье, и склоненный над нею, словно о чем-то рассказывающий, юноша…
Жизнь земная, конечно, у каждого одна, и будет ли когда и где другая — неизвестно. Но порою сценарий ее закрутит так, что прошлое кажется неизмеримо далеким, не сопоставимым со временем, тем, что навсегда впитываешь в себя, как материнское молоко, и этот прочный стержень памяти уже не позволит сломаться нигде и ни в чем, передаваясь потом из поколения в поколение.
Свою ту, другую жизнь Галина Николаевна провела в Ленинграде. От бумажной фабрики, где работала мама, была у них квартира на Володарке, где и пережили страшное время блокады. Галине Николаевне тогда было лет 14, потому помнится все до боли отчетливо и ясно.
— Раньше часто приходилось рассказывать об этом, — говорит она, — но в последнее время я стараюсь избегать таких воспоминаний, здоровье уже не то, чтобы переживать все вновь, а иначе не расскажешь.
В Ленинграде Галина Николаевна закончила педагогический институт и с дипломом учителя русской словесности получила распределение в Белоруссию. В Воложинском РОНО выбрала одну из двух предложенных деревень. Так из северной столицы, культурной Мекки бывшего Союза, величественного города белых ночей и неповторимой архитектуры, она приехала в небольшую тогда деревню Першаи, где школа размещалась в пяти ветхих избах, а занятия велись при свете керосинки. В школе и познакомились с Николаем Николаевичем, преподававшим здесь химию, биологию, географию и астрономию. Родом он отсюда, из Воложинщины. Правда, деревни той, где родился, давно уже нет.
Вместе потом не раз они ездили в Ленинград. А спустя годы, когда уже были свой дом и семья, перевезли сюда семейные реликвии Галины Николаевны, принадлежавшие еще ее бабушке и деду: богатую библиотеку старинных книг, на которых она росла, старое пианино с резными подсвечниками, мраморную подставку с украшением из меди, и среди прочих дорогих сердцу вещей — белую изящную скульптуру. Автора Галина Николаевна, увы, не знает, помнит только, что в детстве называла ее "Маркиз и маркиза".
— До сих пор я до боли сердечной люблю Ленинград, — с какой-то едва уловимой грустью говорит она. — Там и сейчас живут родственники, есть к кому поехать. Вот и внучку свою мы готовили к этой поездке. Много я рассказывала ей о Ленинграде — ко встрече с ним нужно готовиться…
… В окошке показалась высокая, статная еще фигура пожилого мужчины.
— Вот и хозяин, — отчего-то заволновалась Галина Николаевна и поторопилась встречать мужа. А я после этой беседы чувствовала необъяснимое спокойствие и симпатию к этому еще не знакомому мне человеку, словно разговор все это время шел именно о нем.
Всякий раз, встречаясь с людьми, которые получили определенную профессию и образование, но спустя время с увлечением взялись за какое-то иное занятие и именно в нем нашли душевную радость и удовлетворение, я не раз убеждалась, что истоки этого "вдруг" возникшего увлечения следует искать еще в детстве. Так случилось и с Николаем Николаевичем. В родительском доме, где было четверо детей, ставили они для соседей небольшие пьески под руководством старшей сестры. Потом он поступит в учительский институт в Молодечно – филиал Минского педагогического института, какое-то время поучится в сельскохозяйственном в Гродно. Но детские мечты просто так не отпускают, они лишь отступают на время в тень, чтобы в нужный момент "засигналить" внутри, чувствуя возможное воплощение. Поэтому не случайно Гончарик избрал учительский труд, который в чем-то считает сродни актерскому.
"Когда стоишь перед классом, нужно, чтобы после твоего "выступления" у ребят прибавилось знаний и умения. А здесь, на сцене, больше важны достоверность характера и эмоции, которые передавались бы залу", — так учит он своих актеров, которые в большинстве своем "по совместительству" работают учителями в Першайской средней школе.
– Основу, костяк нашего театра всегда составляли учителя, — рассказывает Николай Николаевич. — Есть, конечно, и трактористы, и шоферы, и животноводы, но держится все в основном на педагогическом коллективе. Да и не только в театре. Учитель в деревне — не просто преподаватель того или иного предмета, но и активист сельской жизни, организатор, заводила. Ведь часто, кроме него, в глубинке просто некому взять на себя эту роль.
Вот Николай Николаевич и взялся. Но, видно, и этого показалось ему мало, потому что, уйдя из школы на пенсию, подался он в колхозные агрономы, продолжая руководить театром. На мое недоуменное "зачем"? ответил:
— Как зачем? Потому что я мужик, крестьянский сын. На земле работать мне не в тягость.
Сам по себе сельский театр — явление уникальное и едва ли не единственное в республике. Ведь не секрет, что некоторые его актеры профессиональных спектаклей никогда не видели. Да и организовать народ в деревне, увлечь его чем-то иным, далеким от хозяйственных хлопот крестьянина, — дело далеко не простое и под силу лишь увлеченному и одержимому человеку. Вот почему тревожится Гончарик за дальнейшую судьбу своего детища: найдется ли кто, пожелает, а главное — сумеет ли достойно продолжить его славное, но очень нелегкое дело? Или останется оно в першайской летописи "театром одного режиссера"? Одиночки… Или чудака человека, о котором потом говорить будут годами, пока не сотрется память и не канет в Лету.
— На сегодняшний день я вижу только одного человека, кто смог бы, потянул бы этот воз, — делится Николай Николаевич. — Это молодой директор нашего клуба Наталья Прачковская. Но захочет ли она, возьмется ли: поживем–увидим.
Свою вот уже полувековую историю театр начал с постановки Шиллера "Коварство и любовь", приуроченный ко дню… Сталинской конституции. Правда, потом пришлось перейти исключительно на белорусскую классику — репертуар диктовали материальные возможности. Например, ограниченность в выборе костюмов. Если для белорусских пьес их можно было найти в бабушкиных сундуках, то из эпохи Шекспира и Шиллера даже в музее не сыщешь. Денег же, что поступают из отдела культуры, только на чернила для афиши и хватает.
— Поэтому нет у нас больше ни шекспиров, ни шиллеров, — подводит итог Николай Николаевич. — Зато есть "Несцерка", "Мікітаў лапаць", "Паўлінка", "Ветрагоны", поставлены все пьесы нашего земляка Дунина-Мартинкевича — всего наработано более пятидесяти постановок.
Некоторые написал сам режиссер. Вот и сегодня он вернулся с репетиции своей пьесы "Перш и Ая", драматической обработки одной из легенд о названии деревни. Занята в ней и дочь Николая Николаевича Ольга, которая не только увлечение театром переняла от отца, но и избрала специальность родителей — педагогику.
Когда-то, еще будучи бригадиром, проявлял актерские способности и нынешний председатель колхоза Евгений Скрундь. Теперь, конечно, некогда, его и в кабинете-то редко застанешь, недаром здешнее хозяйство — лучшее в районе. А в школьные годы в Першайском театре выступал и небезызвестный ныне Вячеслав Кебич.
— Наверное, и Галина Николаевна не раз показала себя на сцене? — интересуюсь.
— Да нет, как-то… — смутилась она. — Я больше дома. Да и белорусский язык толком так и не выучила, хотя все понимаю. Но сама… Акцент русский слышится.
…На улице, где-то совсем рядом, раздался поющий звон жестяных ведер, заставил посмотреть в окно, уже плотно закрашенное глубоким вечером.
— Это Оля пришла, дочка, воды нам наносить, — пояснила хозяйка.
Провожали вместе. Маленькая хрупкая фигурка женщины и возвышающийся за нею мужской силуэт. А в дверном проеме, уже из темной комнаты, белизной светились "Маркиз и маркиза". Только в этот миг уже не показались они мне пришельцами из другого мира. Среди прочих предметов, имеющих каждый свое значение, они были здесь такими же родными и свойскими и тоже играли свою роль.
Вот такой получился театр…
