Эта поездка была неожиданной и по большому счету случайной: десять дней отпуска я собирался провести у родных на юге.
Однако планы изменились, открыв зияющую перспективу проведения драгоценных дней отдыха дома на диване. И поэтому предложение присоединиться к делегации белорусских производителей, отправлявшейся в Мурманск, оказалось как нельзя более кстати. В кои веки еще доведется побывать за Полярным кругом?
Поездка на Кольский полуостров с лихвой удовлетворила все познавательные запросы. Помимо специфических особенностей жизни людей в суровых условиях Крайнего Севера, мы увидели еще и масштабы перемен в бытии россиян.
Заснеженная Беларусь отпускала мурманский поезд как-то нехотя: фантазия меня уже вовсю несла в край сопок и оленей, за окном же вагона издевательски-медленно сменяли друг друга знакомые пейзажи. Пустынно-гулким вокзалом встречал Витебск: мороз усиливался, прогоняя с перрона даже привычных к холодам торговок. В киоске "Белсоюзпечати" в зале ожидания накупил пачку общественно-политических газет — и не прогадал: все без исключения станции в последующие двое суток предлагали пассажирам лишь кроссворды да всякую похабщину…
Вечером поезд, незаметно преодолев белорусско-российскую тарифную границу, сделал длительную остановку на станции с "полумосковским" названием Новосокольники. Высыпавшим на перрон пассажирам открылась больно ударившая по сердцу картина: несколько собак, худых и продрогших, просили есть. Они становились на задние лапы, пританцовывали… Не лаяли и не скулили — просто смотрели в глаза. Здоровенные мужики-морфлотовцы, курившие в одних тельняшках на 20-градусном морозе, отводили взгляд. И уходили в вагон, чтобы вынести оттуда куриную ножку или кусок хлеба. А проводница рассказывала, что пуделек, поставивший передние лапы на ступени нашего вагона, когда-то этот поезд встречал постоянно с "подругой". Так было не один месяц — до того момента, как его спутница, пытаясь достать брошенную из тронувшегося поезда кость, была затянута под колеса вагона.
Рассказ проводницы навеял мне строки любимого со школьных лет стихотворения Блока "На железной дороге": "Под насыпью, во рву некошеном, лежит и смотрит, как живая…" Тем более что актуальной оказалась и оценка поведения пассажиров в вагонах различных категорий: "Молчали желтые и синие, в зеленых плакали и пели…" Если соседний купейный вагон был образцом чинного спокойствия и благополучия, то наш — плацкартный — с шутками и прибаутками отдавался во власть символу этого года — Змею. Причем, зеленому, под цвет вагона.
В этом деле особенно преуспел мужичок из Вологды, начавший "кирять", по-моему, еще до отправления из белорусской столицы. В Новосокольниках он носился по перрону, пытаясь поймать за хвост собаку… И не подозревал, что вероятность его дальнейшего пребывания в поезде повисла на волоске: окончательно раздраженная проводница выступила инициатором проведения референдума по вопросу высадки "этого клоуна". Всего 5 из 54 пассажиров, подписав бумагу, могли прервать вояж буйного вологодца. И тот, словно почувствовав опасность, как-то сразу утихомирился и заснул.
Вторые сутки пути были ознаменованы почти часовой остановкой в столице Карелии Петрозаводске. Город, чья история неразрывно связана с именем Петра I, по указу которого в 1703 году в этих местах был построен пушечно-литейный завод, встретил нас массивным "сталинским" вокзалом с гигантским шпилем, а также вполне терпимой погодой. Петрозаводск, где некогда губернаторствовал известный русский поэт Г. Державин, в годы Великой Отечественной войны был практически разрушен гитлеровцами. Подобно Минску, столица Карелии легендарной птицей Феникс возродилась из руин и пепла. Чудное переплетение старины и современности проглядывало там и тут: в выглядывающей из-за коммерческих киосков деревянной церквушке, в маршруте городского автобуса "Площадь Гагарина — Древлянка, через Меркурий"… А в теплое время года с речного вокзала Петрозаводска скоростные теплоходы везут туристов по Онежскому озеру на остров, на котором расположен известный всему миру историко-архитектурный и культурно-этнографический комплекс русского зодчества — Кижи.
После Петрозаводска все мое внимание привлекли обширные березняки вдоль железной дороги: давно хотелось увидеть пресловутую карельскую березу. Уже позже узнал, что дерево, мебель из которого — предел мечтаний любого чиновника, — это отнюдь не береза, выросшая в Карелии. Это дерево, пораженное определенным вирусом, что определяет его качество и цвет. Их мало, отсюда и ценность такой древесины.
Поздним вечером дыхание уже близкого Севера стало более чем ощутимо. В Медвежьегорске перронный снег со скрипом пружинил под ногами многочисленных продавцов рыбы, свинцово-упругий вертикальный столб дыма из трубы пристанционной котельной поднимался причудливой сюрреалистической фигурой, а 30-градусный мороз затянул толстой коркой льда окна вагонов. В ночь, когда поезд пересекал Северный полярный круг, натопленный накануне вагон стремительно терял остатки тепла, а поездное радио аккурат к полуночи разразилось песней Алсу "Значит, наступила зима": видимо, для поднятия духа окоченевших пассажиров. С российской певицей соперничал взбодрившийся к вечеру вологодский алкоголик, радовавший кутающихся в одеяла пассажиров исполнением — причем, как ни странно, вполне приличным — фрагментов из оперетты "Летучая мышь".
День прибытия в конечный пункт следования был радостным во всех отношениях: на третьи сутки пути выглянуло яркое солнце, за окном весело бежали карликовые ели, горизонт скрывался за спинами близких сопок. А появление незамерзающего Кольского залива с целым рядом портов — Торговым, Рыбным, Грузовым — не оставило сомнений: поезд прибыл в самый крупный в мире город за полярным кругом — Мурманск.
Похожий на здание Минской детской железной дороги вокзал огромным плакатом приглашал приезжих остановиться в гостинице "Арктика", до которой от вокзала — не более 200 метров. Однако вряд ли его видела пассажирка, согласившаяся на предложение таксиста-частника доставить ее в "Арктику" за… 500 рублей (21.500 белорусских). Прохиндей (и, видимо, не первый раз) пользовался особенностью городского пейзажа привокзальной площади: стоявшая впритык к вокзалу пятиэтажка полностью скрывала расположенную сразу за ней 17-этажную гостиницу.
К сожалению, подобное бывает повсеместно. В Москве несведущего провинциала таксист, бывало, везет с Ленинградского вокзала до Казанского (а оба — на одной площади) через весь город. В белорусской столице — с вокзала в соседнюю гостиницу "Минск"… Но, справедливости ради, замечу: случившееся на вокзале в Мурманске было единственным ЧП, увиденным мною за неделю пребывания в столице Заполярья.
Белорусская делегация обрела в Мурманске кров под крышей "Арктики". Построенный в 1984 году отель являет собой образец советского "интуристовского" великолепия: просторный мраморный вестибюль, зеркальные финские лифты, приветливый персонал. Гостиница, корпуса которой образуют трилистник, фасадом выходит на историческую площадь Пять углов, а боковыми сторонами — на центр города и Кольский залив. Из любого номера открывалась потрясающая панорама северного города: по утрам Мурманск величественно выступает из тумана, а вечерами расположенные на склонах сопок террасы домов переливаются россыпью огней, образуя ожерелье вокруг незамерзающего зеркала залива.
Арктика ощущалась более чем достаточно, в том числе и в стенах отеля. Огорчение, вызванное поначалу отсутствием в номере холодильника, уже к вечеру первого дня вспоминалось с улыбкой: выставленный на подоконник размякший в поезде брикет сливочного масла застыл за несколько часов до такой степени, что стал крошиться под ножом… В номерах что-то происходило со статическим электричеством. Током било абсолютно все: выключенный из сети телевизор и деревянный подоконник, выключатели бра и лежащий в хрустальной пепельнице ключ. Особенно обидно было, когда шандарахнул громким (а главное, вполне ощутимым) электроразрядом мирно лежащий на столе… глазированный сырок. По всей видимости, электрический беспредел был обусловлен особенностями местного климата. Этим же объясняется неразгаданный по сей день феномен северного сияния, увидеть которое в те дни, к сожалению, не удалось.
