Александр Ф. Скляр: о времени, о сыне, о себе

Редко среди рок-музыкантов встретишь человека, с которым по-настоящему интересно общаться. В этом смысле Александр Ф. Скляр — скорее исключение из правил. Уже второй раз встречаясь с ним на телефестивале "Человек и море", поражаюсь его внутренней наполненности.Коренной москвич, он вырос в семье военного инженера и журналиста (мама — заместитель главного редактора журнала "Работница"), сам поступил в престижный институт международных отношений, по окончании которого работал с дипломатической миссией в Северной Корее. Остался многими не понятым, в том числе и собственным отцом, когда вдруг целиком посвятил себя музыке, организовав группу "Ва-банк".
Сегодня он много выступает как в составе группы, так и с сольными проектами. Женат, воспитывает 15-летнего сына. Мы начали наш разговор с темы, достаточно далекой от рок-музыки, — о том, как непросто творческому человеку быть родителем, как трудно выбрать верную тональность в общении с подросшим ребенком, чтобы хоть чуть-чуть быть уверенным в том, что он не пойдет по пути саморазрушения, не станет алкоголиком, наркоманом. Александр уже несколько лет ведет на одной из столичных радиостанций программу для молодежи "Учитесь плавать!", активно участвует в антинаркотическом движении.
— Быть правильным — это вообще-то не задача творческого человека. Дело даже не в том, что ты в своем конкретном случае не употребляешь наркотики. А в том, что творчество — вещь очень сложная и многозначная. Почему последнее время я стараюсь дидактически не говорить на тему наркотиков? Потому что я взрослею как творческий человек и вообще как человек. Раньше мне казалось все гораздо проще — да, мы действительно поддерживали и поддерживаем антинаркотическое движение. Но ведь это не факт, что оно нужно всем! Конечно, когда ты говоришь конкретно о своем сыне, меньше всего ты хочешь, чтобы он вырос законченным наркоманом. Но ведь это не имеет отношения к твоему личному творчеству и к творчеству вообще! Поэтому тема отца и тема творца -это разъединенные темы. Как ни парадоксально это звучит, но твои дети не должны влиять на тебя как на творца. Это очень сложный в этическом плане момент. В идеале творец, наверное, должен быть бездетен. И тогда у него больше прав что-либо говорить! Я как бы сам себя сейчас ограничиваю, потому что я говорю не только как творец, но и как отец.
Я бесконечно люблю своего сына и бесконечно за него переживаю. Тем более, как любой отец, я вижу в нем свое продолжение. Конечно, мне бы очень хотелось, чтобы он был порядочным, думающим, ответственным за свои поступки человеком, независимо от того, чем он будет в этой жизни заниматься. Я никоим образом не хотел бы искусственно привлекать его к творчеству, потому что сам знаю и вижу, насколько это сложно, рискованно, непредсказуемо и ответственно.
— Можно ли привлечь к творчеству неискусственным образом?
— Наверное, нужно развивать своего отпрыска как думающую личность. Сейчас, когда сын стал старше, с ним, конечно, интереснее, но и сложнее, потому что он постигает какие-то моменты помимо меня. И я должен, оставаясь честным и искренним, раскрывать ему многие нелицеприятные вещи или те, которые раньше умалчивались. Взаимоотношения между мужчиной и женщиной, понятия чести, долга, отношения с обществом — это все очень сложные моменты. Тебе их самому бесконечно сложно решать для себя, вдвойне сложнее их объяснять. Иногда откровенность тебе дается с большим трудом.
— Ты строишь общение с сыном как мастер с учеником или это отношения на равных, как у друзей?
— Это не могут быть отношения двух равных людей. Тогда получается, что ты сам как бы не дошел до взрослой жизни. Конечно, это отношения взрослого с младшим. Но это должно быть очень уважительное отношение с обеих сторон. И в первую очередь — с моей. Потому что взрослым очень легко впасть в риторику и в силу своего опыта, который на самом деле никого ничему не учит, начать что-то диктовать. Я никоим образом не считаю себя педагогом, более того — я и мастером себя не считаю. Как же я могу общаться с сыном, как с учеником?!
— Но ведь тебе уже 43 года. С одной стороны — вроде бы пора мастером становиться, а с другой — кризис среднего возраста. Ты, кстати, считаешь это понятие имеющим место в жизни мужчины?
— Думаю, да. Жизнь человека для меня подразделяется на семилетки. Это не мои выдумки, это одна из распространенных градаций, которая мне лично близка. И вот эта семилетка, в которой я сейчас нахожусь, необычайно важна для меня. Шестая, седьмая и восьмая семилетки — это самые активные и ответственные периоды в жизни мужчины. В них ты должен воплотиться полностью. Великий самурай Ямомото Мусаси сказал, что после того, как он закончил активную поединочную жизнь, а это произошло где-то в 30 лет, ему понадобилось еще порядка 20 лет, чтобы осознать себя мастером. Это значит, что он ощутил себя мастером к концу своей седьмой семилетки. Я сейчас нахожусь в начале седьмой семилетки. Если хоть как-то можно себя соотносить с жизнью другого человека, тем более такого, о котором мы мало знаем, то получается, что вот как раз сейчас я и должен становиться мастером.
— Твоему сыну интересен Восток так же, как тебе?
— Интересен. Он уже в который раз смотрит фильм "Семь самураев". Сын знает, что я очень люблю этот фильм, но у него желание его посмотреть возникает без каких-либо подталкиваний с моей стороны. Конечно, сын понимает Восток абсолютно по-своему. Во-первых, он сам никогда там не был. Во-вторых, он объективно гораздо меньше моего о нем знает. Я не подсовываю ему книги, но они же все равно есть в моей библиотеке! Скажем, когда сын смотрит фильм Джима Джармуша "Пес-призрак: путь самурая" и видит там цитаты из Хагакуры, а потом приходит ко мне и спрашивает, есть ли у нас Хагакура, то, конечно, я даю ему эти книги. То есть косвенным путем я ему что-то подсказываю, но дальше он осваивает все сам.
— Так, может быть, роль родителя — как раз и создавать ту самую среду, в которой ребенок мог бы произрастать сам?
— Если среда эта благодатная, внутренне чистая, то, я думаю, это единственная возможность правильно повлиять на своего отпрыска.
— Скажи, твой ребенок, растущий в музыкальной атмосфере, интересуется музыкой?
— Он ее просто слушает, как, наверное, любой подросток. Я не отдавал его в музыкальную школу. Единственное, куда я его отдал — это ушу, из которого он ушел полгода назад — очень увлекся доской. Он еще и меня заразил скейтом, правда, не как участника действа, а как зрителя. Конечно, у меня чисто по-отцовски сердце кровью обливается, потому что я понимаю, какой ценой эти мастера скейта, которых он мне показывает на видео, пришли к своим вершинам. Но это, видимо, вообще законы мастерства!
— Твой ребенок занимается языками?
— Да, английским и немецким. Раньше был китайский и английский, но потом я посчитал, что немецкий в этой ситуации, в которой мы живем, важнее. Сын ходит в обычную, но в хорошую школу. Я все-таки считаю, что базисное образование получать нужно. Это опять же та среда, в которой ты воспитываешь своего ребенка. Если ты сам не стремился к базисному образованию, то вряд ли ты будешь поддерживать это стремление в своей семье.
— Психологи говорят, что человек строит свою семью, основываясь на той родительской модели, которую он видел в детстве.
— Думаю, частично они правы. Хотя я, например, строил свою семью, опираясь на неудачный опыт взаимоотношений с собственным отцом. У меня самого в 15 лет были более сложные отношения с отцом, чем сейчас у меня с сыном. С возрастом, конечно, многие моменты стерлись, другие, наоборот, обострились. Сейчас мы с отцом оба взрослые люди, я уже доказал свою правоту, даже не ему, а самому себе в первую очередь. Отец до сих пор работает на своем "почтовом ящике". Но недавно он пришел на мой концерт Вертинского — после 15 лет моей творческой деятельности! Вообще отец хорошо знает и чувствует музыку, конечно, не рок, а классическую. Но Вертинский ему понравился, и для меня это было по-своему важно.
— Твой сын ходит на твои концерты?
— Нет, не просится. Он вообще крайне редко ходит на рок-концерты. Но пару раз он просил меня принести билеты, и я даже сам ходил с ним на концерты. Ему нравится крайне экстремальная группа Soulfly из Бразилии, одна из самых тяжелых групп, которые существуют в мире. По возрасту своему я уже не должен эту музыку слушать, ведь изначально эта музыка для тинейджеров. Но так получилось, что я этой музыкой интересуюсь и пропагандирую ее в своей программе "Учитесь плавать!" Так что в этом смысле я как отец нахожусь в выгодном положении. Но это случайное совпадение!
— Тебя раздражает, как твой сын одевается?
— Нет, совершенно. Мне нравится, как сегодня выглядит молодежь.
— А сын не делает тебе замечаний по поводу твоего внешнего вида?
— К моей прическе у него вряд ли есть возможность придраться. К моим татуировкам, видимо, тоже. Одеваюсь я достаточно демократично. Хотя, наверное, какие-то вещи его раздражают. Но я же не говорю ему, что надо надевать, так и он не имеет морального права давить на меня!
— У вас в семье бывают споры, когда сын просит купить ему какие-то дорогие вещи?
-Таких споров я стараюсь избегать. Я понимаю, что если эта вещь ему нужна и если это не принципиальный момент, то я могу дать ему столько денег, сколько я могу себе позволить. То есть я буду оперировать не тем, что тебе не нужны дорогие кроссовки, а тем, что я не могу себе это позволить. Сын знает, что деньги мне с неба не валятся, и он уже достаточно взрослый человек, чтобы это понимать.
— Сын радует тебя школьными оценками?
— Нет, не радует. Он радует меня тем, что он есть, что я могу поговорить с ним как с разумным мыслящим человеком, могу обсудить с ним какие-то реальные творческие моменты.
— Вероятно, если наши дети будут знать, что творчество в этой жизни может быть в радость и что оно вообще может быть, это для нас как для родителей станет едва ли не единственной зацепкой в деле воспитания достойного человека?
— А за что мы еще можем зацепиться? За патриотизм? Нет. За честность и порядочность в обществе? Нет. За духовность? Нет. Реально не за что зацепиться. Я поэтому и сам за творчество цепляюсь двумя руками и думаю, что это та суть которая может помочь сориентироваться человеку в жизни. Независимо от того, выберет ли он себе творческий путь как основной.