Подлость

— Как вы думаете, куда уходит жизнь? — Она уходит в никуда… — Так вот прямо в никуда — и все? — Нет, не все. Иногда оставляет след. — А след, это как? — А это если вы были порядочны… (Из разговора двух стариков на скамейке в Покровском парке)Я знаю, что жизнь семьи неприкосновенна. Но эта женщина пришла ко мне сама и сама все рассказала. И попросила совета и помощи. Я растерялась. Я не знала, как и чем помочь, и только вот теперь, спустя несколько лет, позволила себе вынести эту историю на ваш суд.
— Смерть все ставит на свои места, — сказала она, и лицо ее сделалось серым и тусклым. А я вспомнила ее такой яркой, такой благополучной, всегда элегантно одетой женщиной, уже немолодой, но тонко привлекательной своей царственностью! Она действительно царственно восседала за кассовым аппаратом в одном из престижных гастрономов Владивостока, и наши рубли, а может, даже и сотни, были для нее бумажками, копейками и чем-то там еще… Впрочем, может, это мне так казалось. Маленький бриллиантик на ее красивой руке всегда ловил лучик высокой люстры торгового зала, наполненного гулким народцем, и редкий покупатель не замечал этого блеска.
— Семья наша была благополучной и надежной, и кто бы мог подумать, что нас ждут годы горя и слез… Я никому — ни ближнему, ни чужому не причинила никакого зла… За что же мне все это? Дочери бы жить да жить. Ведь было ей тридцать лет. Жила молодая, красивая семья. Ты помнишь мою Милочку? Какой она была роскошной женщиной, как смотрелась за рулем своей машины, какие чудные пепельные волосы были у нее! Я часто приходила к ним, — сказала она, — и все приглядывалась — все ли у них хорошо с Мишей. И маленькая Асенька растет, они все любят меня, свою бабушку, которая ни в чем им не может отказать и ничего для них не жалеет. Когда умер дедушка, я отдала им свою большую квартиру, сама перебралась в маленькую.
Когда же они в лотерею выиграли машину, я отдала им деньги на гараж — много лет собирала на старость. Думала, ничего, они молодые, заработают, отдадут. Ни рубля себе не оставила. Не заработали и не отдали. Но дело, конечно, не в этом. Бог с ними, с деньгами. Произошло горестное, по моим понятиям, событие. Через два месяца после смерти моей дочери зять мой Миша женился…
— Как?! — воскликнула я от неожиданной и, мягко скажем, странной ситуации. — Есть же какие-то писаные и неписаные законы, восстановленные не то богом, не то людьми. Еще же могила остыть не успела!
— И опять же не в этом дело, — сказала она. — Зять начал прятать от меня мою восьмилетнюю внучку. Он не стал ее ко мне привозить, избегал со мною встречаться. Во имя кого или чего это происходило? Я поняла, что внучку от меня отрывают. Зачем? Мы родные люди. Она меня любит, кто же сейчас, в тяжкие времена, заменит ей маму?
Наступило лето. Миша сказал: "Ася, поедешь на полтора месяца в детский санаторий". Мольба и слезы не помогли. "Ты хочешь быть с бабушкой, а я хочу, чтобы ты была в санатории. Все!" Ребенок прислал мне пять больших писем, и было в них столько страдания, что мое сердце — я не знаю, как оно тогда выдержало!
Я не люблю слово сожительница. Какое-то судебное, тюремное, грязное слово. Я не буду так называть женщину, которая заняла место моей дочери — и в сердце, и в жизни, и в судьбе моей внучки. Она женщина. Она мать. Теперь она его жена. И я хочу об этом узнать от него самого, а не от чужих людей. Приезжаю:
— Миша, ты женился?
— Да, женился. Рано или поздно это должно было быть.
— Ты поторопился, Миша. Девочку надо было подготовить ко всем переменам…
— Вот они и подготовились. Эту женщину я полюбил, и я хочу, чтоб она была со мной.
— Так быстро? А Милочку ты любил?
— Что же мне теперь, вместе с нею лечь в могилу?!
И вот он привозит внучку из санатория и говорит ей: "Сегодня мы идем на вкусный ужин". И везет ребенка в дом к этой женщине. И тут оказывается, что дочь этой женщины учится в одном классе с моей внучкой. Когда она увидела эту девочку и эту женщину, с которыми, как она поняла сразу, ей теперь придется жить, она чуть не умерла. Она сказала мне: "Бабушка, я упала тут же, возле двери, и больше ничего не помню…"
Напрасно думают, что инфаркты бывают только у взрослых. Когда она пришла в себя и стала плакать: папа, уйдем скорее отсюда, милый папа, я не могу здесь быть, он ответил ей: ничего, привыкнешь… На следующий день я забрала ее к себе, и она мне все время говорила сквозь слезы: бабушка, почему папа так быстро забыл маму? Зачем он мне говорит, что ты теперь чужая? Пока мама была живая, ты была моей, родной. А теперь, значит, ты никто? Как же так, ты же мама моей мамы! Я без тебя, бабуля, жить не могу и не буду. Лучше бы мне умереть.
Вы можете представить себе, как все это говорит восьмилетний ребенок?
— Миленькая бабушка, не отдавай меня папе…
Иногда судьба загоняет нас в такие тиски, что мы еле остаемся живы. И если остаемся, то становимся или до конца дней своих порядочными людьми или до конца подлецами. Я понимала, что ребенок, потерявший мать, должен иметь хотя бы отца. Он не должен быть сиротой. Я все делала, чтоб они хорошо относились друг к другу, но… За те полгода, что она у меня жила, он хоть бы рубль протянул ребенку на жизнь! Мало того, на почте я узнала, что он получает это несчастное детское пособие 28 рублей и оставляет себе. Не крайняя ли это степень подлости? А ведь он был не бедный человек. В пароходстве он получал хорошие деньги. У него были квартира, машина, гараж. У нас на двоих была только моя в те годы очень небольшая пенсия — 80 рублей.
Наступил день, когда Миша пришел в школу вместе с новой женой и сказал Асе: "Если ты не хочешь жить с папой, мы с тетей Валей вызовем милиционера, и он отправит тебя в детский дом".
Эта пытка, оказывается, продолжалась несколько дней. Наконец внучка моя сказала:
— А ты знаешь, бабушка, я ведь папу в школе вижу.
— Правда?
— Он привозит в школу на машине ту девочку. Мы же с ней в одном классе.
— А что ж тут привозить? Дом же рядом со школой.
— Ну не знаю. Наверное, хочет показать мне, что он ее папа, а не мой.
— А тебя он тоже видит?
— Всегда.
— И что?
— Ничего. Он даже не кивает мне головой… Я думаю, а может, это и не мой папа. Мой папа так не смог бы…
Нина ВАСИЛЕВСКАЯ
P.S. Имена в этой истории изменены.