Роддом моей России…

С экрана импортного телевизора показывают драму из импортной жизни.Не буду обострять внимание на диалоге ссорящейся семейной пары, тема которой — постоянный секс по последним средам каждого месяца. Меня также не удивило и то, что после очередной среды случилось: так и бывает с женщиной после постоянного и в определенный день месяца секса — она забеременела.
Во время просмотра этого фильма оставило неизгладимое впечатление вот что — роды этой дамы. В этом серьезном мероприятии (в отдельной чистенькой палате) принимали участие не только врач и медсестра, говорящие роженице приятные слова, но и муж, гладящий ее по голове и уговаривающий тужиться получше, и друзья-подруги. Роды в такой дружеской обстановке, конечно, прошли благополучно. Все были счастливы, включая родившегося ребенка…
А я живу еще воспоминаниями о появлении на свет моей обожаемой дочурки.
В тот апрельский день время близилось к полуночи. Муж дремал на диване в лучах телеэкрана. Трехлетний сынишка пребывал в нормальном состоянии детского сна. А у меня началось земное и неотвратимое — предродовые схватки.
Машина скорой помощи прибыла через пять минут после звонка мужа, едва нашедшего в Большом Камне, в условиях ночи, исправный телефон. Сопровождать себя в больницу я не разрешила. Опыт есть: дверь перед мужем закрывается на первом этаже у комнаты для поступающих рожениц. В ней — безымянная и часто равнодушная тетя, исполняющая положенную окладом медработника работу: "Дайте медкарту, сядьте, измерим давление, лягте, сделаем клизму…" А потом собственным ходом на третий этаж — в так называемую эвакуацию, запрещенную для всех небеременных.
Мне указали место в темной пустой палате, бросив на кровать измызганный прежними роженицами матрац и клеенку. Остальные кровати — пять ли, шесть ли, не помню, — были пусты и пугали меня своей голой панцирной сеткой. Уж и не сосчитать теперь, сколько раз я влезла под каждую из них, пытаясь спрятаться там от боли предродовых схваток и страха одиночества.
Единственное спасение — раковина и кран с холодной водой в углу страшной комнаты среди пустых кроватей и холодных кафельных стен. Глоток воды, еще, теперь водой по лбу, щекам, животу… Кричать не могла: в других палатах отдыхают женщины, прошедшие через святую боль дарения жизни ребенку.
Тихие и в то же время тяжелые шаги к молоденькой медсестре, уютно, по-девичьи безмятежно расположившейся на спальном месте в коридоре, прекратились после слов-упреков: "Женщина, ну что вы все ходите и ходите?!"
У меня на руках часы: два, три, скоро утро, скоро придут врачи… Потерпите, и мама, и живущая во мне, рвущаяся к жизни дочка. Кто и когда вошел ко мне в одинокую палату на рассвете, я не помню. Только возглас: "Женщина, вы душите в себе ребенка!" И тут же срочная доставка в родильный зал. "Тужьтесь, тужьтесь!" — эти слова до сих пор звучат для меня как приговор. Силы уже ушли на сдерживание боли. Страшно, пусто — и ни одного близкого человека рядом, который мог бы поделить со мной все ужасы пережитой ночи.
Те же часы на руках сигналят: семь утра. И вот желанный момент: моя родившаяся дочь кричит, заявляет о своем явлении в земной рай. Боли мои, переживания, страхи, бессонная и бесконечная ночь теперь не имеют никакого значения.
— Ну что, — бодро подмигнула мне после родов врач, ведущая мой "беременный курс", — ты все же настояла на своем — родила дочь. "Да, — улыбнулась я. — И все в этом мире прекрасно!"
И даже та ночная девочка-медсестра, лица которой и тем более имени я совершенно не помню, и дежуривший в ту ночь врач, ни разу не навестивший поступившую роженицу, не омрачили праздника рождения дочери и настроения ошалевшего от счастья мужа, которому я улыбалась с третьего этажа больницы, предварительно завернувшись в колючее одеяло и тайком высунувшись из окна палаты рожениц в холодный апрельский день. Пусть мой самый близкий человек был далеко внизу, в больничном парке, я и на расстоянии чувствовала и его тепло, и заботу о себе, о созданном нами ребенке. И для меня, русской женщины, в тот момент этого было достаточно…